(ФАНТОМ - ЛЮБОВЬ) - Игорь Афанасьев

— Может лучше самому побриться? — спросил Владимир.

— Доставим удовольствие начальству! — махнул рукой Филимон, и они потопали в казарму.

Душ, завтрак, построение, выход на полигон для стрельбы пролетели стремительно, и вскоре Филимон четко отрапортовал прапорщику, который раздавал боезапасы:

— Рядовой Таргони! Три боевых патрона получил!

Краем глаза он видел небольшую групку офицеров вокруг капитана, который внимательно следил за всеми действиями Филимона.

Профессиональное умение запоминать поставленные движения пригодилось и здесь: Филимон четко повторил все, что ему показал утром лейтенант: правильно снял оружие с плеча, правильно лег на позицию, откинул ноги чуть влево от корпуса и быстро поймал в прорезь прицела черный кружочек мишени. Только здесь он вспомнил, что забыл поинтересоваться у Владимира, как пристреливаются автоматы, «по центру» или «под яблочко», но раздумывать было некогда. Он сдержал дыхание и как бы потянулся всем своим существом к самому центру круга. По команде

— «Огонь!» — Филимон мягко коснулся курка и трижды выстрелил.

Когда он вместе с другими солдатами пробежал пятьдесят метров до мишени, то увидел треугольник из трех отверстий чуть выше центра мишени.

— Значит не по центру, — грустно сказал Филимон и потащил свои «три девятки» к КПП.

Мишень из рук прапорщика перекочевала к лейтенанту, а затем к капитану Дубу.

— Ха! — грозно рявкнул капитан, — если у нас так все артисты стрелять будут, то любой театр москалям жопу надерет! Ну, таракан, носи свой «мимидж»! Капитан Дуб свое слово держит.

Усы были спасены.

Владимир остался тоже доволен, так как все бойцы отстреляли хорошо, и он получил какое-то поощрение от начальства. Он приказал роте двигаться на занятия по физической подготовке, оставив возле себя Тараса и Филимона:

— Вы и так ребята здоровые, пойдем лучше на зайцев охотиться!

Он вручил бойцам мелкокалиберные винтовки, и они потащились по перелеску, окружавшему центр переподготовки со всех сторон. Зайцев носилось по опушкам тьма, но попасть в них из «мелкашки» было делом почти безнадежным, и охота не удалась. Зато было рассказано море анекдотов и забавных театральных историй. Тарас оказался коллегой Филимона, после института он помотался по разным театрам Европы, и в конце концов, решил остаться в Киеве. Так же как и все остальные претенденты на гражданство, он попал на призывной пункт, и не имея за душой ломаного гроша, не сумел откупиться от реальной казармы. Тарас был веселым длинным балагуром, и рядом с ним и Филимон, и Владимир заводились на анекдоты и сочные истории.

Тема американской жизни Филимона была в особом почете. И Тарасу, и Владимиру не приходилось пересекать океан, и они проявляли естественное любопытство. Фил не выпендривался и рассказывал все, что мог вспомнить, постоянно ловя себя на том, что рассказывает как бы о другом человеке. Это было удивительно, но он с трудом вспоминал многие бытовые детали, в рассказ попадали только яркие события и повороты жизни, и от этого его жизнь спрессовывалась в сплошные события.

Вечером, после отбоя, Владимир набрал своим кодом номер домашнего телефона Анжелки, и Филимон долго с удивлением слушал протяжные гудки, на которые никто не отвечал. Спектакль уже должен был давно закончиться, и в душе у Филимона свернулась поганая фига самой настоящей ревности. Внешне он отреагировал спокойно, но долго не мог заснуть, размышляя, как бы попросить Владимира набрать номер телефона еще позднее. Сон не приходил, и вместо спасительной серой неги перед глазами крутились странные обрывочные сюжеты, в каждом из которых он видел почему-то свою мать.

— При чем здесь ты? — спросил ее Фил. — Это мои глупости.

— Не морочь голову, — отвечала она, успевая, как всегда, по ходу дела продолжать свою беседу по телефону и одновременно наводить красоту на лицо, подпорченное временем и гримом, — ты абсолютно не готов к реальной жизни! Спустись на землю: в твоем возрасте люди получают Оскара и покупают дом в Беверли-хилл, а ты все ждешь кого-то и чего-то..

— Но это моя история, — грустно усмехнулся Фил, — тебе-то какое дело до моей жизни?

— Неблагодарный! Я пожертвовала годом карьеры и двумя кинофильмами, чтобы родить такое вялое продолжение! В кого ты только удался?

— Не знаю, мама, — отвечал Фил и пытался заглянуть в ее красивые зелено-коричневые глаза, но почему-то видел там лишь огромную черную дыру…

Все, что происходило несколько следующих дней: занятия, тренировки, зачеты — происходило словно в легкой дымке. Филимон изрядно выматывался к вечеру, но дожидался возможности позвонить к Анжеле. Результат был прежним. Гудки.

Накануне ночью он видел совершенно идиотский сон: некто в сером входил в его квартиру и рылся в ящиках и комодах. А именно в этот момент должна была вернуться со спектакля Анжелка! Фил хотел схватить серого за шею, но именно в этот момент проснулся…

Он брякнулся на нары и закрыл глаза, не зная что и думать.

— Слушай, может, со спектаклем на выезд поехала?

Длинная ручища Тараса свесилась с верхнего яруса, и он щелкнул Фила по носу.

— Может, — постарался сохранить присутствие духа Филимон.

— А то можем нагрянуть и с ревизией! — сурово шепнул Тарас.

— Это каким же образом? — открыл глаза Фил. — Через этот забор не перескочишь.

— Вставай, салабон, — Тарас уже стоял рядом с Филом, и в руках у него была спортивная сумка. В сумке оказалась легкая модная курточка и вязаная шапочка. Они тихо прошелестели по казарме, и казалось, что все вокруг дрыхнут богатырским сном, но перед самым выходом с одной из полатей свесилась рука и чей-то голос тихо и внятно произнес:

— В самоход, бойцы, собрались?

Тарас и Филимон замерли, а с полатей выглянула белобрысая рожа сержанта Денисенко.

— На похороны, — спокойно отреагировал Тарас.

— Это кого же хоронят? — слез сержантик с кровати.

— Тебя, козла, — рука Тараса уже потянулась к горлу мальчишки, но тот отпрянул и быстро зашептал:

— Вы чего, мужики? Я что, сука подзаборная? Я просто хотел сказать, что через мастерскую не пройдете! Там Дуб наряд поставил! Знает, что народ перед праздниками домой потянет.

— Ну, спасибо, не ожидал, — Тарас протянул руку Денисенко, — взрослеешь, парень. Филимон тоже подал руку сержанту, а тот, польщенный уважением старших, торопливо продолжил:

— Можно уйти через крышу! Если только доберетесь до чердачного окна — это выход в офицерское общежитие, там парадное прямо на дорогу выходит! И нет поста!

— А назад как же? — засомневался Тарас.

— Позвонишь лейтенанту, он откроет! — усмехнулся Денисенко. — Он вас уважает.

— Тебе что с воли принести? — хлопнул по плечу сержанта Тарас.

— Да тут ребята списочек составили, — замялся белобрысый и протянул Тарасу бумажку и пачку денег.

— Во, бля, житуха! — раскрыл тот широко глаза. — Ты еще только подумал чихнуть, а кругом уже орут: «Будь здоров!».

— Жизнь, — мудро заметил Денисенко, и только тут стало заметно, что не он один провожает дезертиров. Пять-шесть пар любопытных глаз светились из разных углов казармы, а дневальный демонстративно отвернулся в сторону от выхода. «Самоволка» была делом уважаемым, хотя и рискованным. Но если уже кто и отправлялся в поход, то без стены молчания и помощи окружающих это было сделать просто невозможно.

Путь к свободе оказался долгим: вначале нужно было пройти три этажа спальных помещений и обойти всех дневальных, но это оказалось делом выполнимым. Денисенко прошмыгнул по ступенькам, и бойцы поднялись на четвертый этаж в помещение столовой беспрепятственно.

Филимон и Тарас взобрались на чердак по двум столам, поставленным друг на друга. Столы тут же были установлены сержантом на свое законное место и беглецы оказались в полной темноте чердачного помещения. Тихо ощупывая перед собой каждое бревно и поперечную балку, они двинулись к чердачному окну, которое светилось тусклой точкой в дальнем конце прохода.

— Значит так, — шептал Тарас, — что у них там в списке я знаю. Это нужно будет ящик водки с собой привезти.

— А когда же мы успеем? — засомневался Фил. — Все закрыто уже.

— Места надо знать! — гордо произнес Тарас. — Я тебя в автобус запихну, а сам возле станции нарою горючего. Заскочу тут к одной мадам на разговор, а утром буду тебя ждать у парадного.

Они добрались до окна и вылезли на железную крышу. Холодный металл блестел под луной как лед, а местами и был покрыт ледяной коркой. Они, молча, осторожно переступали сантиметр за сантиметром по скользкой наклонной поверхности в направлении чердачного окна офицерского общежития, и Филимон краем глаза отметил про себя, что по краям крыши нет никаких ограждений. В тот же миг он почувствовал, как нога его попала на ледяную возвышенность, и хрупкий лед предательски скользнул по металлу.